227. А. Г. Достоевской *

28 мая 1880. Москва

Москва, 27/28.

2 часа пополуночи.

Гостиница «Лоскутная»,

в № 33.

Милый друг мой Аня, наконец-то получил от тебя сегодня вечером 5 строк карандашом от 24 числа. И вот я получаю только 27-го вечером! Долго же идет письмо. Ужасно обрадовался да и огорчился, ибо всего только 5 строк, да и то с «милым Федором Михайловичем». Ну да Бог с тобой. Надеюсь получить впредь получше. Ты теперь уже всё знаешь по моим письмам: кажется, придется непременно остаться на открытие памятника. Вечером был у Каткова. Выслушав всё (он уже и от других слышал, как меня ждет «Москва»), он твердо сказал, что мне нельзя уезжать. Завтра будет телеграмма от Долгорукого и будет назначен точный день открытия. Но все говорят про 4-е число. Если 4-го будет открытие, то выеду, вероятно, 8-го (если даже не 7-го) и 9-го буду в Руссе. К Каткову я заехал с целью получить отсрочку на «Карамазовых» до июльской книжки. Он выслушал всё очень дружественно (и вообще был донельзя ласков и предупредителен, как никогда со мной прежде), но об отсрочке не сказал ничего точного. Всё зависит от Маркевича, то есть пришлет ли он продолжение своего романа. Я рассказал Каткову о знакомстве моем с высокой особой у графини Менгден и потом у К<онстантина> К<онстантиновича>. * Был приятно поражен, совсем лицо изменилось. В этот раз я у него чаю не пролил, зато потчевал дорогими сигарами. Провожать меня вышел в переднюю и тем изумил всю редакцию, которая из другой комнаты всё видела, ибо Катков никогда не выходит никого провожать. Вообще думаю, что с «Р<усским> вестником» дело как-нибудь уладится. О статье же о Пушкине я не упомянул ни слова. Авось забудут, так что можно будет передать Юрьеву, с которого наверно получу денег больше. Мечтаю даже найти до 8-го числа капельку времени и приняться здесь за «Карамазовых» на всякий случай, только вряд ли это возможно. – Если будет успех моей речи в торжественном собрании, то в Москве (а стало быть, и в России) буду впредь более известен как писатель (то есть в смысле уже завоеванного Тургеневым и Толстым величия. Гончарова, например, который не выезжает из Петербурга, здесь хоть и знают, но отдаленно и холодно). – Но как я проживу без тебя и без деток это время? Шутка ли, целых 12 дней, о детках сижу и мечтаю, и всё мне грустно. Воротилась ли бабушка? * Как ты одна сидишь, не боишься ли чего, не тревожишься ли? Ради Бога, пиши почаще и, если, Боже сохрани, что случится, тотчас же телеграфируй. Кстати (и обрати внимание): впредь адресуй мне все письма прямо ко мне: Москва, в гостиницу «Лоскутную», на Тверской, Ф. М. Достоевскому, в № 33-м. А то что мне каждый-то день по вечерам ездить к Елене Павловне за твоими письмами? Во-первых, очень от меня далеко, а во-2-х, теряю время, так что если б случилось чем заняться («Карамазовыми»), то совсем некогда. Да и надоем там. Сегодня ездил к ней от Каткова, получил твое письмо и застал у ней опять Ивановых. Машенька играла Бетховена очень хорошо. У нас дождички пополам с солнцем и довольно ветрено и свежо. Машенька едет с Наташей послезавтра в Даровое, а Ниночка остается. Ниночка дика и неразговорчива, ничего из нее не вытащишь, точно конфузится. Все живут подле Елены Павловны. Ну, до свидания. Кажется, всё написал, что надо. Если завтра будет что нового, напишу и завтра, а если нет, то послезавтра. О Льве Толстом и Катков подтвердил, что, слышно, он совсем помешался. * Юрьев подбивал меня съездить к нему в Ясную Поляну: всего – туда, там и обратно, менее двух суток. Но я не поеду, хоть очень бы любопытно было. Сегодня обедал в «Московском трактире» нарочно, чтоб уменьшить счет в «Лоскутной». Но рассудил, что «Лоскутная», пожалуй, все-таки проставит в счет Думе, что я каждодневно обедал. В «Лоскутной» утонченно вежливы, ни одно письмо твое не пропадет, и так как я ни в каком случае теперь уже не переменю гостиницу, то ты смело можешь мне посылать письма, адресуя прямо в «Лоскутную». До свидания, целую Вас, «милая Анна Григорьевна». Обними покрепче и погорячее деток, скажи, что так папа велел.

Твой весь Ф. Достоевский.

Дети Елены Павловны при ней и очень милые.