Алексей Николаевич Толстой — Том 3. Аэлита. Повести и рассказы 1917-1924

Впервые напечатан в журнале «Народоправство», 1917, № 11. Перепечатан в сборнике «Пережитое» («В годы революции»), кн. 1, изд-ва «Верфь», 1918. Вошел в Полное собрание сочинений А. Толстого в 15-ти томах, Гослитиздат, М. 1946–1953.

Печатается по тексту сборника «Пережитое» («В годы революции»), кн. 1, «Верфь», 1918.

Милосердия! *

Впервые напечатана в сборнике «Слово», «Книгоиздательство писателей в Москве», М. 1918, кн. 8. Неоднократно включалась в сборники произведений автора и собрания сочинений

Повесть написана в начале 1918 года. Косвенное доказательство этому находим в московской газете «Вечерняя жизнь», 1918, № 22, 16 апреля. В одном из ее разделов («Литературный блокнот») помещена заметка о первом чтении А. Н. Толстым этого произведения. Указывалось, что писатель недавно на одном из литературных вторников «прочел свой новый большой рассказ, примечательный и по теме своей, выхваченной, так сказать, из самой гущи повседневной, сегодняшней, нашей жизни, и по мастерству исполнения, отмеченного всеми прекрасными особенностями яркого дарования Толстого, сильного и нежного, такою по-русски самобытного и крепкого. Насколько вещь эта характерна именно для наших дней, сказалось даже в не лишенном меткости замечании одного из слушателей.

– Это, – сказал он, – рассказ о председателе домового комитета… Чувствования и переживания толстовского героя – некоего оставшегося без дела присяжного поверенного Василия Петровича, о коих говорится в рассказе, – они действительно глубоко симптоматичны для российского интеллигента, выброшенного в силу обстоятельств из числа активных участников новой жизни». По словам автора, повесть «Милосердия!» явилась в его творчестве «первым опытом критики российской либеральной интеллигенции в свете Октябрьского зарева» (А. Толстой, Краткая автобиография. См. 1 т. наст. собр. соч., стр. 58).

При переизданиях повести автором проводилась правка стилистического характера.

Печатается по тексту сборника А. Толстого «Избранные повести и рассказы», Гос. изд-во «Художественная литература», Л. 1937.

Человек в пенсне *

Впервые под заглавием «Пасынок» напечатан в альманахе «Творчество», 1918, кн. 2. Под заглавием «Человек в пенсне» перепечатывался в собраниях сочинений писателя. Авторская дата: «1916 год».

Рассказ тематически связан с целой группой произведений А Толстого предреволюционных лет («Без крыльев», «Любовь», «Егор Абозов» и др.), в которых он изображал представителей буржуазной интеллигенции, оторванных от жизни. Самая фамилия героя рассказа «Человек в пенсне» встречается в более ранней повести А. Толстого «Большие неприятности», где ее носит близкий к нему по своему социальному облику персонаж – архитектор Н. Н. Стабесов. В критике высказывалось мнение, что «Человек в пенсне» навеян был рассказом М. Горького «Варенька Олесова».

Печатается по тексту сборника А. Толстого «Повести и рассказы (1910–1943)», «Советский писатель», М. 1944.

Наваждение *

Впервые напечатан в сборнике А. Толстого «Наваждение. Рассказы 1917–1918 гг.» изд-ва Южно-русского общества «Печатное дело», Одесса, 1919. Перепечатывался в сборниках и собраниях сочинений автора.

Рассказ предположительно датируется 1918 годом. «Наваждение» (как и незадолго перед тем законченный очерк «Первые террористы») представляет собой как бы первый, начальный этап работы писателя над темой петровской эпохи, работы длительной, протекавшей на протяжении большого периода творческого пути, приведшей его к созданию романа «Петр Первый». Пробуждение интереса к прошлому России, в частности к эпохе Петра I, было обусловлено стремлением писателя исторически осмыслить бурную революционную современность 1917–1918 годов.

Обращение к исторической тематике сопровождалось у А. Толстого поисками новой повествовательной формы, языка прозы. Писатель вспоминал позднее о пережитом им в 1914–1917 годах творческом кризисе и о том, как неудовлетворен он был бесцветным, невыразительным стилем многих литературных произведений той поры.

В своих исканиях яркого, выразительного, «пластического» языка А. Толстой обратился к изучению старинных документов, хранивших в себе отпечаток живой образной народной речи:

Покойный историк В. В. Каллаш, узнав о моих планах писать о Петре I, снабдил меня книгой: это были собранные профессором Новомбергским пыточные записи XVII века, так называемые дела «Слова и дела»… И вдруг моя утлая лодчонка выплыла из непроницаемого тумана на сияющую гладь… Я увидел, почувствовал, – осязал: русский язык.

Дьяки и подьячие Московской Руси искусно записывали показания, их задачей было сжато и точно, сохраняя все особенности речи пытаемого, передать его рассказ… В судебных (пыточных) актах – язык дела, там не гнушались «подлой» речью, там рассказывала, стонала, лгала, вопила от боли и страха народная Русь. Язык чистый, простой, точный, образный, гибкий, будто нарочно созданный для великого искусства. Увлеченный открытыми сокровищами, я решился произвести опыт и написал рассказ «Наваждение». Я был потрясен легкостью, с какою язык укладывался в кристаллические формы. Рассказ этот я читал во время путешествия с вечерами художественного чтения по городам (осенью 18-го года) и рукопись потерял. Спустя два месяца, издавая в Одессе книжку рассказов, я от слова до слова, до запятой (пропустив только одно место в несколько слов) вспомнил его наизусть…

(Полн. собр. соч., т. 13, стр. 567–568).

Фабула рассказа заимствована из «Дела об иеромонахе Севского монастыря Никаноре, присланном из Монастырского в Преображенский приказ, вследствие объявления им за собою государева дела». Документ этот, опубликованный в упомянутой выше книге Новомбергского, имеет такое начало:

По вышеписанному великого государя указу иеромонах Никанор в Преображенский приказ принят и перед стольником князем Ф. Ю. Ромодановским с товарыщи росспрашиван, А в росспросе сказал, в нынешнем, 707 году, в июле месяце, был он в Киеве, ходил из Севска из Спасского монастыря в Печерский монастырь… с крылошеником с старцем Трифилием, да того ж монастыря с крестьянином…, а имени и прозвища его не упомнит. И в Киев шли чрез Батурин в августе месяце, в мимошедший успенский пост, и, пришед в Батурин, сели на базаре, на площади, за городом, возле Земляного валу, на скамьях, которые были в торговое время в шинках: и увидя их, черкашенин батуринский казак… спросил: кто они таковы и откуда?…И тот-де казак позвал их к наказному гетману к Василию Кучубею, а говорил им, что он, гетман Василий Кучубей, к странным и к прохожим людям милостив и подает подаяние, милостыню И они… пришед к Васильеву дому Кучубея, вошли в церковь… к вечерне, а у вечерни была жена его Васильева Любовь. И по отпуске вечерни, как она пошла к себе в сад, ей они кланялись, и она их спросила, что они за люди и которого города? И они ей сказались… И она их позвала к себе в дом ужинать и ночевать и приказала челяднику своему Ивану Иванову взять их и отвесть к себе на двор…

(Н. Новомбергский, Слово и дело государевы (Материалы), т. II, Томск, 1909, стр. 18. «Известия Томского университета», книга XXXVI).

Последующие эпизоды рассказа А. Толстого – посещение странниками дома Кочубея; поручение, которое дает последний Никанору; уход обоих монахов в Москву; взятие их там под стражу – тоже заимствованы писателем из обстоятельных показаний Никанора по данному делу.

А. Толстой, однако, свободно отступает в ряде случаев от исторического документа. Старец Трифилий, упоминаемый в деле как спутник Никанора, превращен в повести в молодого послушника Встречи его с дочерью Кочубея Матреной и образ этой красавицы казачки являются тоже плодом творческой фантазии писателя.

В «Наваждении» А. Толстой не показывает нам наиболее крупных исторических событий эпохи. Строя сюжет рассказа и основном на передаче интимных, любовных переживаний героя, свое внимание писатель сосредоточивал на разработке общего историко-бытового фона и колорита старого языка. «Наваждение» перекликается некоторыми звеньями своего сюжета с отдельными мотивами «Полтавы» Пушкина, давая, однако, иную трактовку фигуры Матрены (у Пушкина Марии).

Как видно из рукописи, хранящейся в архиве писателя, первоначально рассказ назывался «Лунный свет», затем это заглавие было заменено другим – «Наваждение», которое сохранилось во всех переизданиях.

Рукописный текст «Наваждения» мало отличается от текста ряда печатных изданий рассказа. Имеются лишь небольшие разночтения. Так, например, после слов Трифилия: «Многое передумал, лежа в подвалах на гнилой соломе. Так и положил – быть греху с одной Матреной, а не быть – замучаю сам себя…» (см. стр. 75), в рукописи стоит следующая фраза: «Теперь-то я знаю, что была она волшебница, и многих испортила, и сам Мазепа был ею порченный». Эти слова, подчеркивавшие особенно резко волшебную, колдовскую силу любовных чар Матрены, писатель в печатном тексте опустил.

Печатается по тексту II тома Собрания сочинений Гос. изд-ва «Художественная литература», Л. 1935.

День Петра *

Впервые напечатан в альманахе «Скрижаль», П. 1918, сб. № 1. Выходил отдельным изданием и неоднократно включался в сборники и собрания сочинений автора.

«День Петра», над которым А. Толстой работал в 1918 году, представляет собой следующую после «Наваждения» ступень в разработке темы петровской эпохи. Здесь на первый план выдвинута фигура самого царя.

В работе над рассказом «День Петра», помимо переписки Петра I и некоторых известных мемуарных источников (Иоганн Корб, Ф. Берхгольц, Юст Юль), А. Толстым были также использованы следственные материалы из книг Г. Есипова («Раскольничьи дела XVIII столетия») и Н. Новогбергского («Слово и дело государевы»). В частности, из опубликованного Новомбергским дела о крестьянине князя Голицына Антоне Аристове, объявившем за собой государево «слово и дело», заимствованы писателем строки, которые характеризуют протест людей того времени против разорительных последствий крутой, преобразовательной ломки Петра, тяжким бременем ложившихся на плечи народа («…от поборов и податей разорились…, а ныне де еще сухарей спрашивают. Государь де свою землю разорил и выпустошил»). Вероятно, под влиянием этих материалов автор акцентировал в деятельности Петра отрицательные стороны.

В последующих редакциях рассказа эта отрицательная оценка постепенно смягчалась. К теме Петра I, но уже во всеоружии объективного исторического понимания эпохи и личности Петра I, А. Н. Толстой вернулся в своем романе «Петр Первый» и одноименной пьесе. Этой же теме посвящены его рассказ «Марта Рабе» и пьеса «На дыбе».

Печатается по тексту II тома Собрания сочинений Гос. изд-ва «Художественная литература», Л. 1935.

Простая душа *

Впервые под заглавием «Катя» напечатан в сборнике А. Толстого «Наваждение. Рассказы 1917–1918 гг.» изд-ва Южно-русского общества «Печатное дело», Одесса, 1919. Под заглавием «Простая душа» впервые вошел в альманах «Литературная мысль», Л. 1925, № 3. Неоднократно включался в сборники произведений автора и собрания сочинений.

Авторская дата: «1919 г.»

По сравнению с первопечатным текстом рассказа последующие издания его отличаются не только внесенной автором стилистической правкой, но и некоторыми изменениями в содержании. В первопечатном тексте в характеристике Сергея Сергеевича резче выступали черты человека, враждебного революции. В рассказе был иной конец – сообщалось о дальнейшей жизни Кати в Москве после смерти Сергея Сергеевича и о том, как застрелен был на месте преступления Петька, ставший бандитом.

Печатается по тексту сборника А. Толстого «Повести и рассказы (1910–1943)», «Советский писатель», М. 1944.

Граф Калиостро *

Впервые под заглавием «Лунная сырость» напечатана в сборнике А. Толстого «Лунная сырость. Повести 1921 года», изд-во «Русское творчество», Берлин, 1922. В том же году вышла отдельным изданием под заглавием «Счастье любви» (изд-во «Свободная Россия», Владивосток). Под заглавием «Лунная сырость» перепечатана в сборнике А. Толстого «Лунная сырость», ГИЗ, М.-Петрогр., 1923. Включалась в ряд собраний сочинений писателя под заглавием «Граф Калиостро».

Первоначально А. Толстой задумал на эту тему драматическое произведение (см. монографию И. И. Векслера «А. Н. Толстой», «Советский писатель», М. 1948, стр. 127), но затем написал повесть. Работать над ней он начал в 1919 году в Одессе и закончил в Париже в 1921 году.

Повесть «Граф Калиостро», хотя и включает в себя некоторые элементы чудесного, фантастического, построена на фабуле, которая опирается на исторические и мемуарные источники. Герой ее – граф Калиостро, итальянец, настоящее имя которого было Джузеппе Бальзамо, – известный в XVIII веке авантюрист, гипнотизер, выдававший себя за волшебника и мага. Связанный с немецким масонством, он много путешествовал и побывал в ряде европейских столиц. В 1780 году Калиостро явился под именем графа Феникса в Петербург. Могущественный в то время князь Потемкин, вследствие распространенной молвы о чудодейственной силе Калиостро, оказал ему особое внимание. Калиостро был принят в петербургском свете. Используя подлинные сообщения о пребывании Калиостро в России, А. Н. Толстой развертывает в повести вымышленную историю о том, как Калиостро случайно попал в усадьбу некоего дворянина Федяшова, где показал свое волшебство. Некоторый опорный материал для характеристики жизни и личности Калиостро писатель мог почерпнуть в следующих исторических очерках: В. Р. Зотов, Калиостро, его жизнь и пребывание в России («Русская старина», № 12, 1875) и Е. Карнович, Калиостро в Петербурге («Древняя и новая Россия», ежемесячный исторический сборник, 1875, № 2).

При переизданиях повести автором проводилась правка стилистического характера.

Печатается по тексту сборника А. Толстого «Повести и рассказы» (1910–1943), «Советский писатель», М. 1944.

Детство Никиты *

Начальные главы повести впервые печатались в двухнедельном детском журнале «Зеленая палочка», Париж, 1920, № 2, 3, 4, 5–6. Начиная с главы «Разлука» и кончая главой «Как я тонул» – в журнале «Сполохи», Берлин, 1922, № 5.

Заглавие в этих публикациях было: «Повесть о многих превосходных вещах». Последние главы, начиная с главы «Страстная неделя», впервые опубликованы были в отдельном издании повести (заглавие «Повесть о многих превосходных вещах», подзаголовок «Детство Никиты», издательство «Геликон», Москва – Берлин, 1922). Впоследствии уже под установившимся твердо заглавием «Детство Никиты» многократно переиздавалась в виде отдельных книг или входя в сборники и собрания сочинений писателя.

Повесть написана в 1919–1920 годах. По свидетельству самого писателя, мысль написать «Детство Никиты» явилась и оформилась у него в связи с одним внешним обстоятельством – он обещал издателю выходившего в Париже детского журнальчика («Зеленая палочка») дать небольшой детский рассказик: «Начал – и будто раскрылось окно в далекое прошлое со всем очарованием, нежной грустью и острыми восприятиями природы, какие бывают в детстве» (Полн. собр. соч., т. 13, стр. 563).

«Детство Никиты» – автобиографическая повесть. Место действия довольно точно воспроизводит обстановку небольшой усадьбы отчима писателя А. А. Бострома, где Толстой вырос. Сохранено в повести даже название усадьбы – Сосновка. Впечатления детства, воспоминания А. Толстого о ранней поре жизни в Самарской губернии вошли в содержание его произведения. В одной из своих автобиографических заметок А. Толстой писал о себе так: «Я рос один, в созерцании, в растворении, среди великих явлений земли и неба. Июльские молнии над темным садом; осенние туманы, как молоко; сухая веточка, скользящая под ветром на первом ледку пруда; зимние вьюги, засыпающие сугробами избы до самых труб; весенний шум вод; крик грачей, прилетавших на прошлогодние гнезда; люди в круговороте времен года; рождение и смерть, как восход и закат солнца, как судьба зерна; животные, птицы; козявки с красными рожицами, живущие в щелях земли; запах спелого яблока, запах костра в сумеречной лощине; мой друг Мишка Коряшонок и его рассказы; зимние вечера под лампой, книги, мечтательность…» (Полн. собр. соч., т. 13, стр. 557–558). Как раз в такой атмосфере растет и формируется и маленький герой повести А. Толстого Никита.

Родители Никиты во многом повторяют реальные черты отчима и матери писателя. Мать Никиты зовут так же, как и мать писателя, – Александрой Леонтьевной. Для образа учителя прототипом послужил семинарист-репетитор, Аркадий Иванович Словоохотов, готовивший будущего писателя к поступлению в среднее учебное заведение. Взаимоотношения Никиты с деревенскими ребятишками – с Мишкой Коряшонком и Степкой Карнаушкиным, их дружба и товарищеские игры тоже автобиографичны, так же как еще ряд подробностей и деталей. Правда, нельзя забывать при этом, что сырой материал воспоминаний, реальные факты ранней биографии А. Толстого в повести подверглись значительной обработке, представая нам уже художественно претворенными.

Работа А. Толстого над «Детством Никиты» опиралась на некоторый предшествующий опыт писателя в этом плане. В 1912 году Толстым написан был небольшой рассказ «Логутка», рисующий обстановку усадьбы и деревни в голодный неурожайный год, рассказ, который можно считать маленьким эскизом, подготовительным этюдом к повести «Детство Никиты».

Еще много раньше, в 1902 году, в одном из писем к матери Алексей Толстой, тогда еще начинающий писатель, сообщал о своем намерении работать над темой детских воспоминаний: «…кажется, буду участвовать в журнале „Юный читатель“, если Николай (Н. А. Шишков, дядя А. Толстого. – А. А.) одобрит мои произведения, это было бы тоже недурно. Я уже начал – Детские воспоминания; кажется, что удачно» (Полн. собр. соч., т. 15, стр. 355).

Этот замысел не был осуществлен. А. Толстой создал лишь небольшой автобиографический фрагмент, который при жизни писателя не печатался. Опубликован он был в 15-м томе Полного собрания сочинений под условным названием «Я лежу в траве». Эти воспоминания о детских годах представляют собой одно из самых ранних литературных произведений А. Толстого.

Отдельными своими эпизодами (обед в людской, обучение мальчика верховой езде, зимний вечер у лампы под завывание вьюги, наступление весны и первые полевые работы) этот фрагмент явно предвосхищает некоторые из страниц позднее написанного «Детства Никиты».

Повесть «Детство Никиты» связана с традицией автобиографического жанра в нашей классической литературе, но идя в ряду таких произведений, как «Детство. Отрочество» Льва Толстого, «Детские годы Багрова внука» С. Аксакова, «Детство», «В людях» М. Горького, – повесть Алексея Толстого «Детство Никиты» в своем общем содержании и построении обнаруживает много нового и своеобразного. В частности, рассказ в ней в отличие от упомянутых выше произведений идет от третьего лица.

Первопечатный текст «Детства Никиты» имеет некоторые отличия от текста книги в ее переизданиях. Прежде всего в повесть постепенно вносился ряд стилистических исправлений. Но и со стороны своего содержания, планировки глав, их заглавий первопечатный текст подвергся некоторым изменениям.

Так, например, главы «Последний вечер» первоначально не было. Существовала лишь ее концовка – учитель Аркадий Иванович после окончания рождественских каникул будит утром Никиту на занятия. Введение автором главы «Последний вечер» создало более мягкий, плавный переход от изображения праздничных развлечений и приезда гостей к будничной поре в Сосновке.

Не существовала самостоятельно и глава с наименованием «То, что было привезено на подводе». Текст первой ее половины (кончая словами Мишки Коряшонка: «гостинцы, чай, привезли») входил в предыдущую главу «Елочная коробочка». Остальная часть текста главы «То, что было привезено на подводе» составляла отдельную маленькую главу с заглавием «Лодка». После следовавшей за тем главы «Елка» стоял заголовок «Что было в вазочке на стенных часах», и глава эта начиналась текстом теперешней главы «Неудача Виктора» (кончая упоминанием момента ухода Никиты через пруд к дому). Далее вплотную к этому шел кусок текста, рисующий Никиту дома (он слышит слова Лили о кукле Валентине, он испытывает ощущение счастья и пишет свои стихи о лесе). Затем шел текст второй половины главы «Неудача Виктора», и после давалась вся вторая часть главы «Что было в вазочке на стенных часах» – от слов «В сумерки вернулся Виктор» и включая эпизод обнаружения детьми колечка.

Эта часть главы «Что было в вазочке на стенных часах» в первоначальном виде отличалась более развернутым текстом. Атмосфера таинственности, загадочности (непонятные совпадения сна Никиты с явью, сходство Лили и дамы со старинного портрета и т. п.) выступала в ней особенно резко.

Ниже приводится текст второй половины главы «Что было в вазочке на стенных часах» таким, каким он был в журнале «Зеленая палочка», № 5–6 за 1920 год:

Дубовые половинки дверей в соседнюю темную комнату оказались приоткрытыми.

– Часы там? – спросила Лиля.

– Еще дальше, в третьей комнате.

– Вы не бойтесь, Никита.

– Какая чепуха? Я в какую угодно темную комнату пойду.

Никита потянул половинку дверей, она неожиданно заскрипела, и жалобный скрип глухо раздался в пустых комнатах. Лиля схватила Никиту за руку. Фонарик задрожал, и красные отсветы его полетели по белым стенам.

Дети все-таки решились и вошли в дверь. Здесь сквозь два полукруглых окна лился лунный свет и голубоватыми квадратами лежал на паркете. У стены стояли рядом на кривых ножках полосатые кресла, в углу – раскорякой, низкий, глубокий диван. У Никиты закружилась голова, – точно такою он уже видел однажды эту комнату.

– Смотрите, вот они, – прошептал он, указывая на висящие рядышком на стене два портрета старичка и старушки. Но странно, что портреты казались совсем небольшими, потрескавшимися и темными. Только видны были хорошо у них глаза.

Дети на цыпочках перебежали по лунным отсветам комнату и у резной низкой дверцы обернулись. Так и есть, портреты, два темных пятна, пристально глядели на них. Никита поскорее толкнул резную дверь, и она раскрылась без шума. Кабинет (был залит ярким лунным светом). Поблескивала медь на шкафах, отсвечивали стекла, кое-где мерцало золото на книжных переплетах, и в большом футляре часов блестел круг маятника.

Дети вошли. На них с изразцов камина глядела, улыбаясь, дама в черной амазонке, на лицо ее падал лунный свет. Никита вгляделся, обернулся к Лиле и только сейчас понял, что у дамы в амазонке и у Лили одно и то же лицо. И немудрено – дама приходилась двоюродной прабабкой девочке.

Вдруг Лиля громко вскрикнула, выпростав из-под платка руку, протянула ее кверху:

– Вазочка, вазочка!

Действительно, на верху часового футляра, отделанного бронзой, стояла бронзовая вазочка с львиной головой и виноградными листьями на ручках.

Никита никогда почему-то не замечал ее, но сейчас узнал – это была именно та самая вазочка, которую он видел во сне. Никита подставил к часам стул, вскочил на него и в ту же минуту увидел на книжном шкафу два горящих лиловым огнем глаза. У Никиты пополз мороз по спине. Глаза мигнули, двинулись, и со шкафа свесилась голова. Она разинула рот и слабо мяукнула. Это был кот Василий Васильевич, ловивший каждую ночь мышей в библиотеке.

– Вась, Вась, – заискивающим голосом позвал Никита. Кот мягко спрыгнул на пол и начал тереться головой о спинку стула и мурлыкать.

– Никита, да что же вы, умереть можно с вами! – крикнула, даже ногой топнула Лиля. Никита приподнялся на цыпочки, запустил пальцы в вазочку и на дне ее ощупал что-то твердое. Никита зажал это в кулак и спрыгнул со стула. Кот отскочил, фыркнул, поднял шерсть.

– Бежим, нашел, скорее, – крикнул Никита. И дети пустились что было силы бежать через комнаты. За ними, беззвучно по лунным квадратам, скакал Василий Васильевич, опустив хвост.

Дети выбежали в прихожую, сели на сундук, на волчий мех и, запыхавшись и дыша, глядели друг на друга. У Лили горели щеки

– Ну, – сказала она.

Никита разжал пыльные пальцы. На ладони его засветилось синим камушком золотое, тоненькое колечко. Лиля молча всплеснула руками.

– Какое колечко! Слушайте, это наверное волшебное колечко. Что же мы с ним будем делать?

Никита взял ее руку и надел колечко на палец. Лиля слабым голоском сказала было: «Нет, почему же мне, оно так же и ваше». Но когда колечко было надето, она обхватила Никиту руками за шею и поцеловала.

– Никита, вы лучше всех на свете.

– Лиля, вот что, – проговорил Никита, собрав все присутствие духа, – я вам посвятил одни стихи, про лес. – Он вытащил из кармана бумажку со стихами и подал Лиле. Стихи были прочитаны ею, потом им, вслух. Лиля с глубоким уважением и восторгом глядела на Никиту. Он сказал, что завтра же начнет писать целую книгу стихов и посвятит ее Лиле.

Матушка, увидав за ужином колечко и выслушав, как оно было найдено, изумилась:

– Да, колечко очень старинное, оно пролежало там в часах много десятков лет. А вы знаете, Анна Аполлосовна, кому, я думаю, оно могло принадлежать? Уверена, что это колечко той женщины, из-за которой сошел с ума прадедушка Африкан Африканович. Ну, конечно, вот и год нацарапан.

Лиля и Никита переглянулись.

Святочные, дни пролетели как птицы. Дети катались с гор, гадали, ездили ряжеными на деревню и рождество кончилось. Лиля и Виктор уехали. И Аркадий Иванович, разбудив однажды Никиту, сказал строговато: «Вставай, разбойник, через полчаса я тебя жду в классной комнате».

Последняя глава повести – «Отъезд» подверглась при переизданиях «Детства Никиты» значительной правке, главным образом стилистической.

После слов «Через неделю Никита выдержал вступительный экзамен и поступил во второй класс» стояла еще такая заключительная фраза, завершавшая всю повесть: «Этим событием кончается его детство».

Печатается по тексту сборника А. Толстого «Повести и рассказы (1910–1943)», «Советский писатель», М. 1944.

Необыкновенное приключение Никиты Рощина *

Впервые вышла отдельной книгой в изд-ве «Север», Париж, 1921 (библиотека журнала «Зеленая палочка»). Журнальных публикаций повести не обнаружено. Перепечатывалась в собраниях сочинений автора: в изд-ве Гржебина, 1923; изд-ве Ладыжникова, Берлин, 1924; изд-ве «Недра», М. 1929; изд-ве «Художественная литература», Л. 1935.

«Необыкновенное приключение Никиты Рощина» – по выражению автора, «самый маленький из романов, какой только был написан», – связан с ранее вышедшим «Детством Никиты» и воспринимается как продолжение этой книги. В повести те же главные герои, мальчик Никита и его отец, только названный здесь Алексеем Алексеевичем Рощиным. Самое начало произведения развертывается все в той же Сосновке. Но из помещичьей усадьбы глухого дореволюционного времени действие переносится в обстановку бурных революционных лет.

Отец с сыном попадают в Москву; оттуда в один из кавказских городков, в полосу, охваченную гражданской войной; замешанный в делах контрреволюции, отец Никиты вынужден эмигрировать – они едут на пароходе в Африку. Все эти эпизоды и в особенности поездка в поезде, до отказа переполненном вооруженными солдатами, с бывшим махновцем Васькой Тыркиным – первые, еще самые ранние зарисовки А. Н. Толстым обстановки гражданской войны. По характеру поставленных вопросов повесть имеет некоторую связь с рядом произведений писателя тех же лет, в которых изображены судьбы русской интеллигенции в эпоху революции.

Повесть сохраняет некоторые черты стилевой манеры «Детства Никиты», в частности приемы обрисовки событий через восприятие ребенка, наивно и непосредственно оценивающего происходящее.

Правка, внесенная А. Толстым в текст «Необыкновенного приключения Никиты Рощина», местами отражает новые идейные позиции писателя тех лет, когда он возвратился из эмиграции на родину. В частности, подверглась некоторым изменениям характеристика Васьки Тыркина. В первоначальном тексте он – бывший солдат ударного батальона. Но правка не была доведена автором последовательно до конца, чем и объясняется наличие в тексте повести, в словах Тыркина, упоминания об ударном батальоне.

Печатается по тексту I тома Собрания сочинений Гос. изд-ва «Художественная литература», Л. 1935.

Повесть смутного времени *

Впервые под заглавием «Краткое жизнеописание блаженного Нифонта» (Из рукописной книги князя Туренева) напечатана в сборнике «Эпопея», Москва – Берлин, изд-во «Геликон», 1922, кн. 2. Под заглавием «Повесть смутного времени», с тем же подзаголовком, перепечатывалась в отдельных изданиях, а также в собраниях сочинений писателя.

Повесть обнаруживает широкое знакомство автора с историческими и фольклорными источниками. Основные факты истории смутного времени заимствованы у С. М. Соловьева («История России с древнейших времен», т. VIII, гл. II, т. IX, гл. I). Материалом для «прелестных» писем послужили народные песни и сказания о Гришке Отрепьеве. Шутовские смехотворные речи, которыми забавляет Наум царя и бояр в предпоследнем эпизоде повести, представляют собой авторскую обработку подлинных скоморошьих виршей XVII века, так называемой «Росписи о приданом», опубликованной И. Забелиным в его «Домашнем быте русских царей» (т. II, гл. 5).

Так же как и в предыдущих исторических рассказах А. Толстого, в «Повести смутного времени» отчетливо ощущается связь некоторых образов с документальным материалом сборника Н. Новомбергского «Слово и дело государевы». Образ лихого Наума, впоследствии превратившегося в инока Нифонта, несомненно навеян чтением одного из розыскных дел – «Дела о старце Нифонте». Начальные строки этого дела почти совпадают с биографией толстовского героя (ср. у Новомбергского: «В росспросе оный монах сказал: Наумом-де его зовут, Иванов сын Попов, уроженец Михайловского уезду, села Поливанова, служил в церковных дьячках у церкви Николы чудотворца лет с 15, и из села Поливанова сошел и живал по разным городам и по местечкам в попах, и был пострижен в монахи в Вознесенской пустыни… и по пострижении дано ему имя Нифонт…»).

М. Горький ставил «Повесть смутного времени» много выше исторических романов Алданова, Мережковского, Минцлова: «…маленькая вещь Ал. Толстого, – писал М. Горький А. Чапыгину 20 мая 1927 года, – содержит в себе больше искусства и исторической правды, чем все три романиста, названные выше» (М. Горький, Собр. соч., Гослитиздат, М. 1955, т. 30, стр. 25).

Первопечатный текст «Повести смутного времени» при переизданиях этого произведения подвергся лишь очень незначительной стилистической правке.

Печатается по тексту сборника А. Толстого «Повести и рассказы (1910–1943)», «Советский писатель», М. 1944.

На острове Халки *

Впервые под заглавием «Последний день поэта Санди» напечатан в литературном приложении к газете «Накануне», 7 мая 1922 г., № 34, Берлин. Под заглавием «Санди» перепечатан в сборнике «Одиссея» изд-ва писателей, Берлин, 1922. Под заглавием «Последний день поэта Санди» вошел во II том собрания сочинений («Лихие годы») изд-ва Гржебина, Берлин, 1923. Под заглавием «На острове Халки» впервые напечатан в сборнике А. Толстого «Черная пятница. Рассказы 1923–1924 гг.» изд-ва «Атеней», Л. 1924. Неоднократно включался в сборники произведений автора и собрания сочинений.

Авторская дата: «2 мая 1922 г.».

Рассказ является одним из первых произведений А. Толстого, обличающих белую эмиграцию. По содержанию своему он близок к главе 3-й повести «Похождения Невзорова, или Ибикус» и может рассматриваться как подготовительный эскиз к ней.

При переизданиях автором проводилась правка стилистического характера.

Печатается по тексту II тома Собрания сочинений Гос, изд-ва «Художественная литература», Л. 1935.

Рукопись, найденная под кроватью *

Отрывки рассказа под заглавием «Рукопись, найденная среди мусора под кроватью» опубликованы в сборнике «Петроград», 1923, № 2. Полностью, под тем же заголовком, впервые напечатан в сборнике «Недра» изд-ва «Новая Москва», 1923, кн. 2. В том же году вышел отдельной книжкой в изд-ве Благово, Берлин.

Под заглавием «Рукопись, найденная под кроватью» впервые напечатан в сборнике А. Толстого «Черная пятница. Рассказы 1923–1924 гг.» изд-ва «Атеней», Л. 1924. Неоднократно включался в сборники автора и собрания сочинений.

Авторская дата: «март 1923 г.».

При переизданиях рассказа автором проводилась правка стилистического характера.

Среди произведений А. Толстого берлинского периода о белой эмиграции рассказ, по словам самого автора, вещь «наиболее из всех… значительная по тематике» (А. Толстой, Краткая автобиография. См. 1 т. наст. собр. соч., стр. 59). Его отличие от других рассказов этого цикла – необычайно сжатое повествование о всех последовательных фазах падения белой эмиграции.

Печатается по тексту III тома Собрания сочинений Гос. изд-ва «Художественная литература», Л. 1935.

Убийство Антуана Риво *

Отрывок рассказа под заглавием «Нинет и Шарль» опубликован в журнале «Огонек», 1923, № 2. Впервые полностью под заглавием «Парижские олеографии» напечатан в журнале «Звезда», 1924, № 1.

Под заглавием «Убийство Антуана Риво» впервые вышел отдельным изданием в изд-ве «Север», Л. 1924. Неоднократно включался в сборники произведений автора и собрания сочинений.

Авторская дата «29 сентября 1923 г. Москва».

В последующих изданиях автором проводилась незначительная правка стилистического характера.

Черная пятница *

Впервые напечатан в сборнике А. Толстого «Черная пятница. Рассказы 1923–1924 гг.» изд-ва «Атеней», Л. 1924. Неоднократно включался в сборники произведений автора и собрания сочинений.

Рассказ «Черная пятница» относится к циклу произведений А. Н. Толстого об эмиграции и зарубежном мире. Выступая в начале 1924 года с чтением своего нового рассказа в Ленинградском институте истории искусств, писатель указал, что богатый материал для ряда этих произведений ему удалось собрать в недавние годы жизни своей за границей (см. отчет о выступлении А. Толстого в журнале «Русский современник», 1924, № 2, стр. 276).

При переизданиях рассказа автором проводилась правка стилистического характера.

Печатается по тексту сборника А. Толстого «Повести и рассказы (1910–1943)», «Советский писатель», М. 1944.

Мираж *

Первая публикация не установлена. Под заглавием «Золотой мираж» напечатан в сборнике А. Толстого «Черная пятница. Рассказы 1923–1924 гг.» изд-ва «Атеней», Л. 1924. Под заглавием «Мираж» впервые включен в Собрание сочинений А. Толстого, ГИЗ, М.-Л. 1928.

Авторская дата: «1924 г.».

При переизданиях рассказа автором проводилась незначительная правка стилистического характера.

Рассказ «Мираж» некоторыми своими мотивами и образами перекликается с публицистикой А. Толстого этих же лет: так образ короля нью-йоркской биржи Джипи Моргана, который одним движением сигары во рту в состоянии привести в трепет и ужас толпу биржевиков, встречается у Толстого в статье, написанной в 1923 году, «Несколько слов перед отъездом».

Печатается по тексту II тома Собрания сочинений Гос. изд-ва «Художественная литература», Л. 1935.

В снегах *

При переизданиях рассказа автором проводилась правка стилистического характера.

Печатается по тексту II тома Собрания сочинений Гос. изд-ва «Художественная литература», Л. 1935.

Похождения Невзорова, или Ибикус *

Впервые три первые главы под заглавием «Ибикус (повесть)» напечатаны в журнале «Русский современник», 1924, № 2, 3, 4. Полностью впервые под заглавием «Похождения Невзорова, или Ибикус» повесть вышла отдельным изданием, ГИЗ, Л.-М. 1925. Неоднократно включалась в собрания сочинений автора.

По свидетельству самого писателя (см. Краткую автобиографию в 1 т. наст. собр. соч., стр. 59) повесть была началом его литературной работы после возвращения на родину. Она составляет как бы центральную часть в целом цикле произведений о белой эмиграции, в который входят и более ранние произведения писателя («В Париже», «На острове Халки», «Рукопись, найденная под кроватью», «Черная пятница») и более поздняя повесть «Эмигранты (Черное золото)».

В архиве А. Толстого сохранился набросок плана большого произведения о белой эмиграции – запись, составленная, видимо, задолго до работы над «Похождениями Невзорова». В этом плане имеется ряд пунктов, которые явились как бы наметкой содержания позднее законченной повести о Невзорове. Приводим ниже запись этих пунктов:

Вот вам история небольшой, но чрезвычайно сложной человеческой ячейки, распылившейся по Европе.

Начало распыления Одесса.

7 апреля 19 г. генерал д'Ансельм, команд, войсками интервенции, объявил эвакуацию Одессы в следующих выражениях;

«Вследствие недостаточного подвоза питания Одессы производится частичная разгрузка города».

А вчера еще в газетах было: «Наши войска неуклонно продвигаются… Ни в каком случае мы не намерены» и т. д.

Население прочло.

И покатилось в порт колесом. Стрельба. Возы с багажом. Бандиты.

Все кверх ногами в гавань. Плавающие сундуки.

Пар. Кавказ (т. е., пароход «Кавказ» – А А). Население. Слои. Классы. Контрразведка. Спекулянты на сундуках.

Монархический заговор.

12 дней.

Константинопольская баня.

Острова. Монастырь. Первые кабаре. Хождение за визами.

3 месяца на панели.

Дельцы. Улицы Галаты. Тараканьи бега.

Разбредаются по Европе…

(Архив А. Н. Толстого, № 391).

Приведенные пункты плана несомненно близки к показанному в повести, но в этих предварительных записях обращает на себя внимание отсутствие какой-либо наметки главной фигуры произведения – образа темного авантюриста С. И. Невзорова. Видимо, этот центральный образ, давший возможность А. Толстому так широко живописать нравы и быт эмигрантского мира, стал вырисовываться в сознании писателя лишь позднее. Естественно поэтому, что в плане нет и каких-либо пунктов о Петрограде и Москве в первые месяцы после революционного переворота (все это впоследствии составило содержание первой главы повести).

«Похождения Невзорова, или Ибикус» – одно из таких произведений А. Толстого, при написании которых он использовал особенно много непосредственно виденного и пережитого им в период 1918–1920 годов. Н. В. Толстая-Крандиевская в своих воспоминаниях об А. Н. Толстом (Архив А. Н. Толстого, № 6235) подчеркивает, что обстоятельства переезда писателя со всей семьей из Москвы на Украину, переход через пограничную линию, проходившую тогда близ Курска, были воспроизведены им «с фотографической точностью в повести „Ибикус“, в конце главы 1-й». Описания морского пути из Одессы в Константинополь на пароходе «Кавказ», пребывание эмигрантов в карантине на острове Халки также включают в себя обширный материал личных впечатлений и встреч А. Толстого этого же периода.

Работа А. Н. Толстого над текстом позднейших изданий повести «Похождения Невзорова, или Ибикус» выразилась преимущественно в ряде стилистических исправлений.

Аэлита *

Впервые с подзаголовком «Закат Марса» напечатан в журнале «Красная новь», 1922, № 6, 1923, № 2. Первое отдельное издание: «Аэлита (Закат Марса)», роман, ГИЗ, М.-Петрог., 1923. Роман неоднократно выходил отдельными книгами и включался в собрания сочинений.

«Аэлита» – научно-фантастический роман, в котором тема межпланетного полета дается в сочетании с проблемами социально-политическими. Рисуя жизнь на Марсе и марсианское общество, показывая бурное восстание угнетенных жителей планеты, колебания народного предводителя Гора, писатель замаскированно полемизировал с социальными теориями Герберта Уэллса, с пессимистической проповедью «заката Европы» Освальда Шпенглера и некоторыми другими буржуазными философскими теориями. Показывая марсианского диктатора Тускуба, отстаивающего «цивилизацию лишь для избранных», А. Толстой вскрывает антинародный характер его взглядов, в которых имеются общие черты с идеологией фашизма.

При характеристике далекой исторической эры, легендарных событий борьбы первобытных племен Земли и Марса (см. главу «Первый рассказ Аэлиты») писателем были использованы предания, дошедшие до нас от античной эпохи о якобы существовавшем в глубокой древности гигантском острове в океане – Атлантиде, населенной культурными и могучими народами. Атлантида, вследствие страшного землетрясения, будто бы исчезла, погрузившись в воды океана.

Научно-техническая сторона фабулы в романе основана на теории межпланетных ракетных сообщений, разработанной знаменитым русским ученым К. Э. Циолковским в его труде «Исследование мировых пространств реактивными приборами» (1903).

Первоначальный текст «Аэлиты» (1922–1923) подвергся существенной переработке. Автор внес в последующие издания не только много исправлений и сокращений стилистического характера; в тексте сделаны были изменения, сокращения, затрагивающие и самое содержание произведения.

Так из рассказа Аэлиты Лосю о далеком прошлом Марса сняты были те места, в которых проступала тенденция истолковывать отдельные исторические события в плане борьбы неких отвлеченных сил добра и зла. В последующих изданиях эти таинственные силы оказались прояснены автором: в одном случае как силы разумного знания, а в другом – как косность невежества и предрассудков.

В главе «Первый рассказ Аэлиты» в характеристике магацитлов, свирепого и могущественного племени, переселившегося с Земли на Марс, первоначально были такие места. «Они знали Высшую Мудрость, но употребляли ее во зло, потому что были злы», «Они призвали на помощь стихии природы. Началась буря, задрожали горы и равнины, выступил из берегов южный океан. Молнии падали с неба. Деревья и камни носились по воздуху, и громче грома раздавались голоса Магацитлов, читавших заклинания. Аолы гибли, как трава от снежной бури. Пришельцы поражали их мечами и наводили помрачения: войска Аолов сражались между собой, принимая друг друга за врагов» («Аэлита (Закат Марса)», ГИЗ, 1923, стр. 126); «Многие тогда видели призрак: на закате солнца поднималась из-за края тумы тень человека, – ноги его были расставлены, руки раскинуты, волосы на голове, как пламя» (стр. 127). «У Аолов не было страха, потому что души их стали кроткими, взоры сильными и сердца мужественными. В горах они познали блаженство столь высокое, что не было теперь зла, которое могло бы помрачить его» (стр. 129).

При переработке первопечатного текста романа А. Толстой устранил некоторые черты в характеристике Лося. В итоге значительно ослаблены оказались в Лосе настроения пессимизма, мрачного одиночества, проявления неврастенической изломанности.

В главе «На лестнице» после слов Лося «…жизнь для меня стала ужасна» первоначально стояло: «Я остался один, сам с собой. Не было силы побороть отчаяние, не было охоты жить. Нужно много мужества, чтобы жить, так на земле все отравлено ненавистью» (стр. 118).

В главе «Бессонная ночь» между словами «Лось долго стоял в воротах» и «Под утро Лось положил…» стояло: «…прислонясь к верее плечом и головой. Кровяным, то синим, то алмазным светом переливался Марс – высоко над спящим Петербургом, над простреленными крышами, над холодными трубами, над закопченными потолками комнат и комнаток, покинутых зал, пустых дворцов, над тревожными изголовьями усталых людей.

„Нет, там будет легче, – думал Лось, – уйти от теней, отгородиться миллионами верст. Вот так же, ночью, глядеть на звезду и знать: это плывет между звезд покинутая мною земля. Покинуты пригорок и коршуны. Покинута ее могила, крест над могилой, покинуты темные ночи, ветер, поющий о смерти, только о смерти. Осенний ветер над Катей, лежащей в земле, под крестом. Нет, жить нельзя среди теней. Пусть там будет лютое одиночество, – уйти из этого мира, быть одному…“ Но тени не отступали от него всю ночь» (стр. 31).

Подобные же сокращения были сделаны в главе «Отлет»: в словах Лося Скайльсу (снятые места выделены курсивом).

Я думаю, что удачно опущусь на Марс, – оттуда я постараюсь телеграфировать. Я уверен – пройдет немного лет, и сотни воздушных кораблей будут бороздить звездное пространство. Вечно, вечно нас толкает дух искания и тревоги. И меня гонит тревога, быть может, отчаяние. Но, уверяю вас, – в эту минуту победы я лишь с новой силой чувствую свою нищету. Не мне первому нужно лететь, это – преступно. Не я первый должен проникнуть в небесную тайну. Что я найду там? – ужас самого себя. Мой разум горит чадным огоньком над самой темной из бездн, где распростерт труп любви. Земля отравлена ненавистью, залита кровью. Недолго ждать, когда пошатнется даже разум, – единственные цепи на этом чудовище. Так вы и запишите в вашей книжечке, Арчибальд Скайльс, – я не гениальный строитель, не новый конквистадор, не смельчак, не мечтатель: я – трус, беглец. Гонит меня безнадежное отчаяние.

(стр. 42–43).

Иногда правка такого рода сопровождалась устранением, вычеркиванием некоторых выражений, терминов, идущих от идеалистической философии (вроде «сердце великого Духа, раскинутого в тысячелетиях» – стр. 78 и т. п.).

Наконец еще следующие изменения к характеристике Лося заслуживают быть отмеченными. Если в первом издании романа в Лосе как основная цель действий, как главный жизненный стимул подчеркивалась устремленность к счастью любви (как некоему всепоглощающему чувству), то в переработанном тексте эта особенность его оказывалась менее выдвинутой вперед, затушеванной. В первопечатном тексте «Аэлиты», рисуя Лося в самый острый момент восстания, когда он оказывается вынужден вмешаться в события, писатель не забывал все-таки отметить, что героем его движет мечта о любви: «В ушах пело: к тебе, к тебе, через огонь и борьбу, мимо звезд, мимо смерти, к тебе, любовь!» (стр. 209). Характерно, что в последующей редакции эта фраза была уже снята А. Толстым.

В процессе работы над текстом некоторым изменениям подвергся и образ красноармейца Гусева, в характеристике которого первоначально, наряду с известными положительными качествами, присутствовали и такие отрицательные черты, как склонность к голому делячеству, «коммерческой» оборотливости, скопидомству и т. п. Эти черты, которые явно нарушали целостность образа, его жизненную убедительность и полноту, писатель, естественно, не мог не устранить в ходе отделки и отработки своего романа, протекавшей уже на ином, более позднем этапе его творческого развития.

Редактирование А. Толстым текста «Аэлиты» выразилось и в значительной переработке ряда бытовых сцен и картин, из которых устранены были автором элементы натуралистичности. Так, например, в сцене, изображающей отлет аппарата Лося из Петрограда, А. Толстой отбросил ряд грубо снижающих, натуралистических штрихов в обрисовке толпы зевак, собравшейся на пустыре.

По роману А. Толстого «Аэлита» был написан сценарий одноименного кинофильма, который был поставлен в 1924 году режиссером Я. А. Протазановым.

Печатается по тексту сборника А. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина. – Аэлита», «Советский писатель», Л. 1939.

Комментарии