Ровно год проходил Ефим. На весну вернулся домой.
Пришел он домой к вечеру. Сына дома не было: в кабаке был. Пришел сын выпивши, стал его Ефим расспрашивать. По всему увидал, что замотался без него малый. Деньги все провел дурно, дела упустил. Стал его отец щунять. Стал сын грубиянить.
– Ты бы, – говорит, – сам поворочал, а то ты ушел ходить да еще деньги с собой унес все, а с меня спрашиваешь.
Рассерчал старик, побил сына.
Наутро вышел Ефим Тарасыч к старосте о сыне поговорить, идет мимо Елисеева двора. Стоит старуха Елисеева на крылечке, здоровается:
– Здорово, кум, – говорит, – здорово ли, касатик, сходил?
Остановился Ефим Тарасыч.
– Слава богу, – говорит, – сходил; твоего старика потерял, да, слышу, он домой вернулся.
И заговорила старуха – охотница была покалякать.
– Вернулся, – говорит, – кормилец, давно вернулся. Вскоре после успенья, никак. Уж и рады же мы были, что его бог принес! Скучно нам без него. Работа уж от него какая, – года его ушли. А все голова, и нам веселей. Уж и парень-то как радовался! Без него, – говорит, – как без света в глазу. Скучно нам без него, желанный, любим мы его, уж как жалеем.
– Что ж, дома, что ль, он теперь?
– Дома, родной, на пчельнике, рои огребает. Хороша, – баит, – роевщина. Такую бог дал силу пчеле, что старик и не запомнит. Не по грехам, – баит, – бог дает. Заходи, желанный, уж как рад-то будет.
Пошел Ефим через сени, через двор на пчельник к Елисею. Вошел на пчельник, смотрит – стоит Елисей без сетки, без рукавиц, в кафтане сером под березкой, руки развел и глядит кверху, и лысина блестит во всю голову, как он в Иерусалиме у гроба господня стоял, а над ним, как в Иерусалиме, сквозь березку, как жар горит, играет солнце, а вокруг головы золотые пчелки в венец свились, вьются, а не жалят его. Остановился Ефим.
Окликнула старуха Елисеева мужа.
– Кум, – говорит, – пришел!
Оглянулся Елисей, обрадовался, пошел куму навстречу, полегонечку пчел из бороды выбирает.
– Здорово, кум, здорово, милый человек… Хорошо сходил?
– Ноги сходили, и водицы тебе с Иордана-реки принес. Заходи, возьми, да принял ли господь труды…
– Ну и слава богу, спаси Христос.
Помолчал Ефим.
– Ногами был, да душой-то был ли, али другой кто…
– Божье дело, кум, божье дело.
– Заходил тоже я на обратном в хату, где ты отстал…
Испугался Елисей, заторопился:
– Божье дело, кум, божье дело. Что ж, заходи, что ли, в избу – медку принесу.
И замял Елисей речь, заговорил про домашнее.
Воздохнул Ефим и не стал поминать Елисею про людей в хате и про то, что он видел его в Иерусалиме. И понял он, что на миру по смерть велел бог отбывать каждому свой оброк – любовью и добрыми делами.