XIV

Досада на Теглева, на самого себя сменила изумление, которое сначала овладело мною.

– Сумасшедший твой барин! – накинулся я на Семена, – как есть сумасшедший! Поскакал в Петербург, потом вернулся – да и бегает зря! Я было залучил его, до самых ворот привел, и вдруг – хвать! опять удрал! В этакую ночь не сидеть дома! Нашел время гулять!

«И зачем это я выпустил его руку!» – укорял я самого себя.

Семен молча поглядывал на меня, как бы собираясь сказать что-то, но, по обычаю тогдашних слуг, только потоптался немножко на месте.

– В котором часу он уехал в город? – спросил я строго.

– В шесть часов утра.

– И что же – он казался озабоченным, грустным?

Семен потупился.

– Наш барин – мудреный, – начал он, – кто его понять может? Как собрался в город, новый мундир подать себе велел – ну и завился.

– Как завился?

– Волосы завил. Я им и щипцы приспособлял.

Этого я, признаюсь, не ожидал.

– Известна тебе одна барышня, – спросил я Семена, – Ильи Степаныча приятельница – зовут ее Машей?

– Как нам Марьи Анемподистовны не знать? Барышня хорошая.

– Твой барин в нее влюблен, в эту Марью… ну и так далее?

Семен вздохнул.

– От этой от самой от барышни и пропадать Илье Степанычу. Потому: любят они ее ужаственно, а в супружество взять не решаются – и бросить ее тоже жаль. От этого от самого ихнего малодушия. Уж очень они ее любят.

– Да что, она – хорошенькая? – полюбопытствовал я.

Семен принял серьезный вид.

– Господа таких любят.

– А на твой вкус?

– Для нас… статья не подходящая – вовсе.

– А что?

– Телом оченно худы.

– Если бы она умерла, – начал я снова, – ты полагаешь, Илья Степанович ее не пережил бы?

Семен опять вздохнул.

– Этого мы сказать не смеем – дело господское… а только барин наш – мудреный!

Я взял со стола большое и довольно толстое письмо, отданное мне Теглевым, повертел его в руках… Адрес на имя «его высокородия, господина батарейного командира, полковника и кавалера», с обозначением имени, отчества и фамилии, был очень четко и тщательно написан. В верхнем углу куверта стояло слово: «Нужное», дважды подчеркнутое.

– Послушай, Семен, – начал я. – Я боюсь за твоего барина. У него, кажется, недобрые мысли на уме. Надо будет отыскать его непременно.

– Слушаю-с, – отвечал Семен.

– Правда, на дворе туман такой, что на два аршина ничего рассмотреть нельзя; но всё равно: надо попытаться. Мы возьмем по фонарю, а в каждом окне зажжем по свечке – на всякий случай.

– Слушаю-с, – повторил Семен, зажег фонари и свечки, и мы отправились.